Мухаммедгали Хузина, пожалуй, представлять не стоит даже тем, кто проживает вне пределов Пермского края. Его имя связывают и со скандалами, и с нечестной игрой, и с монархией, но самого муфтия спрашивают очень редко. В беседе с корреспондентом 59.ru Мухаммедгали Хузин рассказал о планах пермского Духовного управления мусульман, предстоящих возможных реформах региональной системы экономики, черном пиаре и предчувствии «нового 1917 года».

– Начнем, если позволите, с вопросов общего плана. Оперирует ли ваше духовное управление собственными статистическими данными о численности мусульман в Пермском крае?

– Последние переписи населения, которые прошли в 1989 и 2002 годах, показали, что существенного увеличения численности мусульманского населения не произошло. Было незначительное увеличение, но, как говорил Сталин: «Не важно, как голосуют, важно – кто считает». Поэтому, как только перепись прошла, была сначала одна цифра, согласно которой лишь татаро-башкирского населения в Пермском крае проживало около 18%. На выходе мы увидели менее 10%. Это не совсем соответствует нашим данным. В частности, в период проведения выборов главы Перми мы заказали большую работу по выявлению в различных базах данных этнических татар и башкир, проживающих на территории столицы края. И мы выяснили, что их только около 100 тысяч, то есть это около 10% по городу. У нас есть районы компактного проживания татар и башкир. Это Бардымский район (95% татар и башкир из всего населения), Уинский район (около 50%, 48% татаро-башкирского населения), Октябрьский район (более 40% татаро-башкирского населения) и так далее.

Но я думаю, что суть не в этом, а в том, что всему этому населению, проживающему на территории Пермского края, очень комфортно здесь жить. У нас вне зависимости от того 7 или 18% этого населения, где бы они ни находились, они чувствуют себя комфортно сегодня. И школы, и детские садики есть и тому подобное. Мне кажется, вот это важнее.

– По последней информации Пермстата, численность населения края уменьшилась. В связи с этим, упомянутый незначительный рост – это показатель роста численности мусульманского населения, либо это просто корректировка данных?

– Я думаю, что все равно в мусульманской среде, в татарской среде, башкирской, стабильность, безусловно, присутствует. Мало того, последние 10 лет можно наблюдать значительный рост татаро-башкирского населения. Очень много молодых семей, и количество детей в татарских и башкирских семьях тоже большое, вы знаете, не менее 3 детей сегодня в каждой семье. Поэтому и в последние годы в связи с государственной программой поддержки молодых семей различными субсидиями и тому подобными поддержками государства этот рост еще больше стимулирован. Вторая составляющая: у нас сегодня Пермский край – довольно привлекательный регион для миграций, поэтому у нас есть большая мусульманская диаспора из числа эмигрантов и гастарбайтеров. У нас десятки тысяч человек азербайджанского населения, десятки тысяч узбеков, ну и тысячами можно, наверное, считать граждан РФ, которые переселились для проживания из регионов Северного Кавказа. Диаспорами мы их назвать не можем, потому что это наши же граждане. Таджиков очень много. Тоже можно их исчислять десятками тысяч, проживающих не только по Перми, но и по всему краю. Поэтому в общей совокупности, за счет эмиграционных потоков и за счет стабильности, в мусульманской семье можно говорить о росте, динамике роста мусульманской составляющей Пермского края.

– Часто в официальных источниках появляется информация о том, что граждане того же Таджикистана привозят в регион наркотики. Как это влияет на имидж мусульманского сообщества?

– На самом деле, если подробно рассматривать отчеты и брифинги милицейских представителей, то они всегда особо подчеркивают, что в процентном отношении доля преступлений, в которых участвует мусульманское население либо эмигранты, абсолютно мизерная. Поэтому говорить о том, что лишь мусульмане, лишь таджики занимаются распространением наркотиков, сложно. Хотя, мы прекрасно понимаем, что путь пролегания наркотрафика, начинаясь в Афганистане, безусловно, проходит через Таджикистан, определенные регионы Киргизии, Казахстана, далее – на Урал. И Екатеринбург, и Пермь являются одними из ключевых точек в дальнейшем продвижении этого зелья. Безусловно, здесь достаточно большая часть, составляющая вот этого трафика, где участвуют и таджики. Но, с другой стороны, в последние годы были такие громкие случаи, когда в распространении наркотиков принимали участие крупные милицейские чины. Исходя из этого, мы же не заявляем, что милиция является тем органом, который занимается распространением наркотиков. Это было бы абсурдно.

Поэтому не нужно обвинять таджиков, что только они занимаются распространением наркотиков – это было бы довольно некорректно. Безусловно, кто бы ни творил зло, отпечаток ложится на всю этническую и конфессиональную составляющую. Но ислам как религия полностью отрицает употребление наркотиков и спиртных напитков. Это является запрещено с точки зрения исламского права. Поэтому те люди, которые участвуют в наркотрафике, изначально выводят себя за рамки ислама.

– Ведете ли вы в этой связи какую-либо пропагандистскую деятельность?

– Основная задача духовного управления мусульман – обеспечить гражданам, проживающим на территории Пермского края, реализацию их права на свободу вероисповедания. Один из ключевых моментов нашей деятельности – работа с диаспорами, эмигрантами, которые живут на нашей территории. Потому что они могут сюда приехать, поработать, наркотиками поторговать – и уехать. У них родина в другом месте. А коренное мусульманское население будет оставаться здесь. Что бы ни натворили наши приезжие гости, гастарбайтеры, отпечаток их деятельности будет ложиться, прежде всего, на нашу репутацию. Поэтому мы считаем очень важной работу именно в этом направлении.

Второе: работа должна идти в несколько этапов. Первое – это структурирование миграционных процессов. Ведь если они будут работать обособленно, не будут относиться с доверием духовному управлению мусульман Пермского края, то они будут вынуждены создавать свою, зачастую достаточно скрытую, деятельность. И тогда наше влияние будет абсолютно минимизированным или совсем будет отсутствовать. Поэтому, собственно, мы сочли необходимым наладить контакт со всеми этническими группами, проживающими в Пермском крае. Оказать максимальное содействие в реализации их прав на свободу вероисповедания. 

Помочь, чтобы они получали полноценную проповедь, полноценные молитвы осуществляли в рамках традиционного ислама. В том, наверное, заключается самое главное в нашем деле. А шпионаж, карательные мероприятия – это прерогатива государства, официальных служб. Безусловно, по роду своей деятельности нам приходится либо консультировать, либо разъяснять определенные моменты, либо мотивацию, и тому подобные вещи, выступая в роли специалистов, экспертов в том направлении перед различными государственными структурами. Были такие случаи, когда духовное управление выступало в качестве общественного обвинителя в судебных процессах крупных наркобаронов, касающихся крупных наркопоставок. Тем самым мы занимали гражданскую позицию и транслировали обществу, что мусульмане осуждают незаконную деятельность. Наши сотрудники во время одного из судебных процессов ездили в качестве представителей духовного управления и находились под специальной защитой. Наше участие позволило тогда вынести реальный приговор наркомафии. Без этого, как тогда говорили специалисты, даже судья мог бы дрогнуть. 

Когда заинтересованность общественных организаций в справедливом приговоре видят и правоохранители, и судебные системы, то и приговор получатся реальным. А до этого, вы помните, что наши Пермские суды выносили по крупным поставщикам наркотиков 15 и 18 лет заключения с оговоркой «условно». Это полный бред. И понятно, в какую сумму обошелся этот бред, в какую конкретную копилку конкретного судьи она пошла. Поэтому и мы на такие меры шли, понимая, что это риск, что у нас никакой реальной защиты от наркомафии нет, потому что это глубоко эшелонированные структуры, имеющие своих «представителей», как в органах власти, так и в правоохранительной системе. Это всем понятные вещи.

– В связи с этим скажите, насколько действенен принцип разделения власти и религии в целом?

– Я думаю, что как и государственные органы власти, так и религиозные институты, должны находиться в параллельном движении, никоим образом не переплетаясь, не пересекаясь. И должны служить на благо общества, на благо людей. Тогда у нас получается полная симфония. Но если либо государство сливается с церковью, либо церковь сливается с государством – образуется ситуация 1917 года: разрушение церквей и полное отчуждение жителей. Вообще религия сама по себе, церковь как институт религии, может иметь авторитет и должна иметь свое слово, не интегрируя с государственной структурой. Чтобы она могла быть авторитетом не только в решении важнейших государственных задач, но и в формировании мирного умонастроения в обществе. Если общество увидит, что религиозная организация стала частью государственных органов власти, то тогда она будет терять авторитет. Эта равноудаленность государства и религии позволила за последние 20 лет сформировать положительный образ религиозной организации в глазах общества и выработать определенную поддержку и высокий рейтинг доверия. Сегодня первое-второе места по уровню доверия занимает президент и религиозные организации. Но, безусловно, мы не антагонисты. Конечно, мы понимаем, что мы обязаны защищать и оберегать наше государство. Но не в качестве отдела пропаганды администрации губернатора.

– Не секрет, что сейчас политика и бизнес неразрывно связаны. А насколько близок бизнес духовному управлению мусульман Пермского края?

– Я, завершая отвечать на прошлые вопросы и предваряя новые, приведу цитату из изречений пророка Мухаммеда (мир Ему), где он сказал: «Счастлив тот праведник, кто не стучится в двери султана». Мы пытаемся придерживаться этого правила, только в крайних случаях обращаясь к органам государственной власти. И, безусловно, стараемся не стучаться в двери губернатора, например. Но когда нужно – тогда идешь. Когда приглашают – тоже идешь. А особо – нет. Точно так же выстраиваются и отношения с бизнес-структурами.

Сегодня нам не хотелось бы выступать в роли пиар-прикрытия определенных бизнес-структур. С другой стороны, мы понимаем, что формирование социальной гармонии в обществе возможно только в том случае, когда религия, как один из важных институтов нашего общества, будет влиять на формирование бизнеса. Если бизнес обособится от общества, оторвется от действительности, то вполне возможно повторение Великой американской депрессии. Президент Рузвельт в свое время собирал всех олигархов и сказал им: «Если вы хотите сохранить свой бизнес, а не так чтоб, как в 1917 году в России, у вас все отобрали, то тогда надо уделять особое внимание обществу. И уметь делиться прибылью». Кроме церкви некому, наверное, подсказать бизнесу вести социальное служение обществу. Сегодня мы видим, что год заканчивается. Нам каждый год говорят, что у нас кризис, что экономически каждый год сложен. Что экономическое, финансовое положение сложное. Потом печатается «Форбс». Мы открываем и видим, что у кого-то состояние увеличилось на миллиард, на полтора миллиарда. Наша тетка заняла такое-то место в рейтинге, наш такой-то дяденька, губернатор, мэр занял такую строчку в «Форбсе». Понятное дело, что это не может служить гарантом стабильного общества. Поэтому, когда мы выстраиваем отношения с бизнесом, мы хотим донести до людей, эти мысли. Иначе в будущем может произойти непоправимое.

А народ у нас очень простой сам по себе. Мне на юге Пермского края рассказали, что в одной деревне мужчина составил список из 17 человек, кого он первыми подожжет, если события 1917 года повторятся. Народ простой. Вот не надо доводить народ до того, чтобы он составлял списки тех, кого он будет стрелять, чьи дома он будет поджигать.

Большую часть мы делаем не за счет спонсорских пожертвований. Хотя, безусловно, помощь оказывается различными структурами Пермского края: и «ЛУКОЙЛом», и губахинским «Метафраксом», и ООО «Газпром трансгаз Чайковский», и БЕТОКАМом, и парком Горького. Много таких организаций от души помогают мусульманским организациям. Тем не менее мы все время стараемся говорить о том, чтобы они умели свою работу еще и объяснять людям, доводить, чтобы в обществе царила атмосфера социальной гармонии.

– Вы говорили об общих целях и задачах управления. А какие самые значимые проекты сейчас разрабатываются?

– Самая главная задача – выжить. Мы за последние 15 лет смогли сформировать полноценное духовное пространство в Пермском крае. Но еще нужно сделать так, чтобы мусульмане в России, в Пермском крае могли жить в соответствии и с законом, и с религиозными традициями. У нас, как, например, и в иудаизме, есть свои сложности в организации, в обеспечении продуктами питания, продукцией. У евреев это кошерная продукция, у нас – халяль. И мы должны создать собственное производство. Понятное дело, что это определенное бизнес-направление. А мы как духовное управление не можем заниматься бизнесом, чтобы не потерять уважение и не стать коммерсантами. Мы должны стоять над всеми этими процессами. Только духовно помогать людям. Создание халяльных производств, мясная промышленность – это огромный пласт, который надо сделать от процесса выращивания до введения в употребление конечного продукта. Это определенные финансовые риски, вложения, потери и так далее. И мы консультировались с министерствами торговли, сельского хозяйства… Нам нужно создать это здесь. Чтобы и себестоимость была, и доступность, и качество. И сегодня мы находим такие варианты.

Сегодня стоит вопрос и роста религиозного самосознания. Люди хотят заниматься экономикой, бизнесом, не нарушая религиозных своих устоев. Мы им даем механизм, как это можно сделать: не нарушать светское законодательство и не нарушать законодательство религиозное. То есть, необходимо создание определенного финансового инструментария. Для этого нам нужен банк, который мог бы оказать содействие в бизнесе, исламское страхование, далее – исламский пенсионный фонд. Наша задача – объяснить людям, чтобы они занялись вот этим сектором экономики, чтобы потом для соблюдения религиозных устоев не нужно было переезжать в Казань или Турцию. Сегодня мы ведем разговоры с несколькими банковскими структурами по выпуску халяльных дебетовых банковских карточек, переводов, страхования и тому подобных вещей.

Если мы сможем создать в Прикамье базисную инфраструктуру, то мы сможем обеспечить приход исламских инвестиций в экономику региона. Если эти деньги придут, то нам всем от этого будет лучше. И, безусловно, отношение властей будет немножко другим. 26 и 27 мая в Москве будет проходить международный форум по исламским инвестициям. Мы как Пермский Муфтият, духовное управление, направляем туда свой доклад и пожелания правительства Пермского края. К сожалению, на сегодняшний день в РФ это проблематикой занимаются только 3 субъекта: Москва, Республика Татарстан и Пермский край. Нам бы хотелось, чтобы Пермь могла вернуть себе статус одного из образовательных мусульманских центров. Поэтому мы рассматриваем перспективы открытия мусульманского образовательного учреждения университетского уровня. Вот такие большие планы. Если, конечно, даст Бог, и мы успеем все это сделать за наш век.

– Планы весьма внушительные. А в управлении хватает ли штата, чтобы работать продуктивно?

– У нас сегодня около 20 человек сотрудников аппарата управления. Каждый из них выполняет минимум три послушания, у каждого по три должности. А на большее у нас сил и средств не хватает. Сегодня мы получаем существенную помощь от Фонда поддержки исламской культуры науки и образования, пытаемся убедить региональную власть в том, что и она должна существенным образом оказывать нам содействие. Потому что все, что нами уже сделано, делается и будет делаться – оно будет служить во благо Пермского края, во благо людей. Ничего никуда не унесется, все вложения здесь останутся. Пока я вижу, что на уровне губернатора понимание есть. На уровне чиновников... У них в руках находятся большие мухобойки – они отмахиваются от всех и всего, кто бы с какими вопросами ни приходил. У них, видимо, более важные на сегодня задачи.

– Перейдем, что называется, на личности. Очень много открытых источников выступает с резкой и неприкрытой критикой деятельности управления пермского и, в частности, вас лично. С чем это связываете?

– С нашей активностью. Любое действие вызывает противодействие. Очень много исламских сайтов и деятелей часто критикуют нас, тем самым добровольно оказывая нам PR-услуги. Поэтому мы только радуемся таким людям. И стараемся не отвечать. А на самом деле стараемся не показывать, а работать. И хотя сейчас у нас есть три газеты и сайт, на пиар времени нет. Кстати, сейчас мы ведем переговоры с рядом структур и компаний, готовим документацию для открытия своей телерадиостудии. Уже некоторое оборудование нами закуплено. Мы хотим начинать производить определенный контент просветительского направления. Чтобы местные телекомпании Пермского края, районные, городские, могли показывать нормальные просветительские передачи. Все это мы хотим производить. Есть договоренности и с некоторыми компаниями об открытии в сети кабельного вещания собственного канала.

Критику я воспринимаю, если она продуктивна. Если критикует тот человек, который сам в копилку что-то вложил, а вся остальная «говорильня» для нас абсолютно неинтересна. Переходы на личности, оскорбления – это тоже присутствуют. Но мы же знаем, что, открывая страничку в Интернете и видя название «независимый исламский информационный портал», понять, от кого он независимый, конечно, несложно – его поддерживает духовное управление Северо-Кавказской республики. И мы понимаем, почему они круг внутренних российских муфтиев критикуют, обзывают всяческими словами в экспрессивной форме. Мы прекрасно знаем, что сегодня на многие муфтияты России оказывается огромное давление. Поэтому мы знаем, кем проспонсирована критика.

– Вы можете сказать, что у вас нет врагов?

– У меня есть враг – Дьявол. Больше нет. Все остальные – люди, самые любимые творения Бога. И поэтому я всегда считал и считаю, что у верующего человека, а тем более у представителя духовенства, среди людей врагов быть не может. У меня нет таких врагов. Я знаю, что кто-то меня недолюбливает, кто-то, может быть, ненавидит, но я всех люблю.